Леонид Словин - Астраханский вокзал [сборник]

— Я третью ночь на ногах. — Оглянувшись, он вдруг увидел, что человек на лестнице — вовсе не работник оперативной группы — стоит у перил и растерянно смотрит на них. — Что скажете? — спросил его Денисов.

Он сразу узнал Маевского — по описанию Порываева и женщины с усиками а-ля министр Кольбер.

Естественность Денисова подействовала на Маевского успокаивающе.

— Пора иметь свой дом, а не стоять в подъездах. — Он ничего не заподозрил. — Спички у вас хотя бы найдутся?

Кира щелкнула зажигалкой, подала сигнал опергруппе.

— Весьма признателен.

— Ничего не стоит.

Маевский поднялся на пятый этаж, открыл ключом дверь.

Денисов показал Колыхаловой на окно: внизу Маевского ждало такси.

Быстро потекли минуты.

Машины группы захвата маневрировали по дорожкам, проложенным между домами. Наконец первая оперативная машина подошла к подъезду. Кто-то из инспекторов пересел в такси, и оно отъехало за угол. Оперативная машина заняла его место напротив двери. Инспектора из второй машины поднялись на крыльцо.

На пятом этаже снова щелкнул замок. Послышались приглушенные голоса, звуки передвигаемых чемоданов.

— Он сказал, что друг вашей семьи! Кроме того, я узнала пальто. — Хозяйка квартиры старалась говорить тише, но голос ее разносился по этажам. — И зачем ему ваша записная книжка?! Мне и в голову не пришло!

— Теперь это неважно.

— Всего на несколько минут оставила в комнате: он попросил воды…

— Я приеду через месяц.

Маевский появился с двумя неудобными большими чемоданами, они то задевали перила, то ударяли его по ногам.

— Пойдем и мы? — пропустив Маевского вперед, спросила Кира негромко. — Когда спать будешь?

С этой минуты их роль в операции менялась. В случае, если Маевскому удалось бы выскочить из устроенной на крыльце засады, Денисов и Колыхалова должны были отрезать путь назад, в дом.

Внизу хлопнула дверь. Оставив Денисова, Колыхалова устремилась вниз. Ее всегда влекло в самое пекло. Денисов едва успел схватить Киру за руку.

— Нельзя!

Киру била дрожь, невозможно было чувствовать себя спокойно: из-под лестницы доносились негромкие восклицания. Дверь хлопнула вторично.

— Руки! — послышалось внизу.

Раздался лязг наручников. Кира как-то сразу обмякла. Стараясь не шуметь, они быстро спустились по лестнице.

Внизу Денисов снова увидел Маевского. Илья тяжело дышал, рукав нового пальто был испачкан белым, на запястье виднелся металлический браслет. Второй наручник старший группы захвата замкнул у себя на руке. Схватка была короткой и стремительной.

Еще через секунду задержанный и задержавший вместе сели в машину. Кира заняла место рядом с шофером, Денисов — на втором сиденье, по другую сторону от Маевского.

Разом хлопнули дверцы. Следователь, который оставался, чтобы принять участие в обыске, махнул рукой. Денисов с сочувствием посмотрел в его сторону: с поимкой Маевского дело для следователя еще только начиналось, для Денисова же и других инспекторов уголовного розыска самое главное было теперь позади.

Начальникам отделов транспортной милиции

(согласно перечню).

ОПЕРАЦИЯ «МАГИСТРАЛЬ».

На территории обслуживания аэропорта Внуково обнаружена бывшая в употреблении шинель военнослужащего ВМФ, размер 58, рост 5, без существующих знаков различия. Предполагается, что шинель оставлена вором-рецидивистом Филиным, объявленным в розыск вместе с подозреваемым Маевским. Филина видели в последний раз 2 января сего года около шести часов утра на улице Веерной, у дома, где он проживал без прописки с декабря прошлого года. Филин был одет в форму младшего лейтенанта ВМФ. О возможных изменениях в одежде разыскиваемого срочно ориентируйте личный состав.

Заместитель начальника

Московского управления транспортной милиции полковник милиции Холодилин.

Всем.

Срочная.

ОПЕРАЦИЯ «МАГИСТРАЛЬ».

Розыск подозреваемого в совершении краж Маевского И. А. прекратить в связи с задержанием последнего в г. Москве.

Заместитель начальника

Московского управления транспортной милиции полковник милиции Холодилин.

На Астраханском вокзале в комнате для доставленных, куда Илью ввели вначале, несмотря на поздний час, былошумно. Много людей разговаривало одновременно: спрашивали, отвечали на вопросы, куда-то звонили со всех расставленных по столам телефонов. Дежурный и его помощники оформляли документы, актировали ценности. В шуме было трудно что-то понять.

— …Не нарядно нарядилась, не бело умылася… — умильно тянул сидевший на скамье у входа пьяный, — знала, что милого нет, нисколь не торопилася…

Руки его в смирительной рубашке были связаны, но он не замечал этого, присутствуя мысленно на большом семейном празднике, окруженный близкими и родными.

— Маевский Илья Александрович, — представил Илью инспектор, отстегивая наручник.

Крепко сбитый, моложавый сержант протопал к дверям, закрыл на ключ. Илья успел заметить, что сержант ладен и спор; когда Илья поздоровался, он спросил:

— Что, елки пушистые, приехали?

Все вокруг отдавало непробиваемой прочностью — и конвоир, и засов, и сами «елки пушистые».

Пока ехали, пока его водили по кабинетам, задавали анкетные вопросы, фотографировали, заполняли многочисленные протоколы, карточки, Илья мучительно старался вспомнить название маленьких животных, о которых рассказывал тесть:

— Упрутся однажды и за тысячи километров бегут к морю, словно кто их гонит! Стая за стаей, все — в воду, в воду! Пока не перетонут… И ведь видят задние, что впереди тонут и им то же будет, все равно прут! Не остановишь!

Возбуждение, в котором Илья находился, выдавало себя приступом необычайной говорливости, он глушил мысли словами и понимал это: «Говорю, значит, существую!»

— Не помните? — спросил Илья у доставившего его инспектора. — Кажется, это Платон недоумевал, почему люди знают, что хорошо, а делают то, что плохо?

Инспектор не ответил. Ладно скроенный сержант взял Илью за руку.

— Ну, елки пушистые, ладно, — сказал он грубовато, — мы не курить остановились. Показывайте карманы.

В зале для транзитных пассажиров в Киеве до глубокой ночи толпились люди, слышалась громкая, непривычная уху речь.

Капитану мало приходилось бывать здесь. Он нашел в лабиринте камеры хранения ячейку Ильи, но не подошел, занял для себя ячейку поблизости. Потом вышел в зал, совсем рядом со входом оказалось свободное место. Когда он не знал, как лучше поступить, он ждал. И мог ждать сколько угодно: час, полдня, сутки. Игра стоила свеч. В случае ошибки, понимал, рискует всем.

Многолетний опыт подсказывал Капитану, что сотрудники милиции скорее всего здесь же, среди пассажиров. Капитан одного за другим отводил пассажиров, которые не участвовали в игре: кто-то неудобно сидел — не мог видеть вход в зал, кто-то только что позавтракал прямо на скамье, несколько человек в разных концах зала Капитан отвел из-за их бород — ношение бород в милиции не допускалось. Возраст, комплекция, выражение лица — все подвергалось тщательной оценке, изучалось, отсеивалось.

Время шло. Капитан ни на минуту не упускал милиционеров в форме, на его глазах пришла третья смена постовых. Капитан все еще ждал, следил, с кем заговорят постовые, кто обратится к ним вдали от глаз, где-нибудь за колоннами, с кем из пассажиров неожиданно поздоровается носильщик или по привычке кивнет дежурный администратор. Капитану удалось выявить одного такого, но он с восемнадцати часов больше не появлялся, видимо, успел смениться.

Одного за другим прощупывал Капитан каждого, кто входил в автоматическую камеру хранения.

Рядом с Капитаном на скамье сидели двое — женщина в длинном, спускающемся чуть не до пола платке, и мужчина в шубе, похожей на дамскую. Они везли четыре чемодана и круглую картонку, затянутую ремнем: в другое время Капитан поинтересовался бы картонкой — она стояла сбоку, и за ней не смотрели.

— Вы еще будете с полчаса? — спросил он у странной пары. — Я оставлю портфель. Думаю перекусить.

— Мы будем всю ночь, — ответила женщина. — Идите.

У черного входа ресторана Капитан приобрел бутылку водки, в буфете нашелся жареный судак, полтавская колбаса и курица. Стакан ему вначале не дали, он выпил из бумажного фунтика, сделанного из газеты. Потом уборщица принесла стакан. Выпив, Капитан поставил бутылку сбоку, у прилавка. С Маевским было покончено, Капитану не надо было прикидываться овцой, отказывать себе в привычном.